Счастливые тропинки
Редакция предлагает читателям материал одного из авторов проекта «Земля счастливых людей» Анастасии Лапсуй о своем детстве и истоках творчества
Я, как все ненцы, кочевница, поэтому моя жизнь складывается из встреч-дорог. Моя бесконечная дорога простирается с начала времен, так мне мама рассказывала, а ей ее мама говорила. Она свято верила, что моя душа жила давно: искала меня, летала меж звезд, опускалась на Землю, рождалась в каком-нибудь чуме девочкой, проживала свою жизнь и опять улетала, чтобы найти меня сегодняшнюю. Тогда мне было смешно, что я уже жила многие жизни, чтобы сегодня начать свою жизнь на утрамбованной тундровой дороге, на которую привели и оставили меня родители, жители полуострова Ямал.
Жизнь и тундровая дорога одинаково берут начало из всех путей, дорожек, тропинок, сливаясь вместе. Без человеческих следов усохнет тундровая дорога. Ее жизнь в вечном движении, в вечном пути по ней. Жизнь и дорога без движения бурьяном зарастут, умрут. Моя память сохранила многие маленькие тропинки-встречи. До сих пор помню их, как след самой ослепительной звезды в зимнюю темную студеную ночь. Вспоминается одинокая старушка Сэр хада – Белая бабушка. Она была старая, никто не помнил ее настоящее имя, в моих воспоминаниях всегда видится только седой и удивительно аккуратной. Я была привязана к ней, любила трогать ее длинные тугие косы, у меня такой красоты никогда не было. Про себя гордилась, что в подруги из всех детей нашего стойбища она выбрала именно меня. А как она красиво ходила! Бабки ее возраста давно скрючились, ноги у них стали тяжелыми, а у этой походка легкая, кольца-серьги и каждая ее вещь сверкала опрятностью. Она жила одна, поэтому я с удовольствием принимала ее приглашения, зная, что всю ночь, а то и до самого утра, будем разговаривать: рассказывать сказки друг другу. Бабушка напевает вполголоса легенды. А песен – нескончаемое количество. Сколько ненцев – столько личных песен, да колыбельные у каждого ребенка. В ее песнях птицы, зверюшки запевали человеческими голосами. И продолжалось это до тех пор, пока сон-тихоножка не набрасывал свой легкий платок на наши ресницы. И мы засыпали.
От старых бабушек, которые еще старее ее, слышала, что она «Нумд сярвы» – небесная невеста.
– Что такое «небесная невеста»?
– Это не детские разговоры, – дает понять, чтобы я к ней не приставала.
– Бабушка Сэр хада, ну что такое «небесная невеста»? Не расскажешь, ночевать к тебе больше не приду!
Мой вопрос остается без ответа. Зато она начинает рассказывать смешные случаи из жизни соседей, а иногда углубляется в такие далекие времена, что не понять: то ли сказка, то ли быль? Не отступаю, настойчиво прошу рассказать, как она была Небесной невестой. И видимо, настолько надоела ей, что однажды она не выдержала:
– Тяжело быть Небесной невестой. Когда я была молодой, ровесниц моих выдавали замуж за земных юношей. Ко мне никто не сватался. Не хотели мешать моему союзу с Нум, которого почитают все ненцы. Главней него бога нет. Обидно. Я очень хотела иметь семью, рожать детей. Теперь состарилась, уже не горжусь, что я Небесная невеста, не боюсь его. Проклинаю родителей, которые в порыве самых лучших побуждений своего единственного ребенка посвятили в невесты богу. Лучше бы не рождалась. Что хорошего я сделала на этой земле? Вместе со мной дожди смоют мои следы. Что я получила взамен земных радостей? Я одиноко сижу у огня, которого кормят мои руки. Я полновластная хозяйка чума. Теперь никто не отомстит за мои слова и мысли потому, что сила хозяина седьмого неба уже слаба для меня. Я жду Смерть, самого прекрасного из всех. У всех на глазах я брошусь в его горячие объятия, отдамся ему, великому всесильному, неумолимому – си,,ив Нга нися – отцу семи Нга, владыке подземного мира. Я буду недосягаема.
Мне страшно от слов бабушки, я заплакала.
– Чего плачешь, ты же сама просила? Я много раз говорила, это не детские разговоры.
И запомнились на всю жизнь рассказы бабушки Сэр хада. Пройдут десятилетия, образ любимой одинокой соседки оживлю в своем художественном фильме «Небесная невеста». Роль старой Сярды в «Небесной невесте» великолепно сыграла моя подруга, воспитательница Ярсалинской школы-интерната Ангелина Васильевна Сэротетто, на роль молодой Сярды я пригласила свою племянницу Любовь Филиппову. А маленькую Сярду в возрасте пяти лет изумительно правдиво сыграла Яна Худи, дочка Евгения Варьевича Худи из ярсалинской тундры.
Фильм «Небесная невеста» – дань памяти и уважения ненецким женщинам, которые по разным причинам были посвящены в Небесные невесты – Нумд сярвы. До сих пор существует священный обычай, совершаемый в особых случаях: в год больших эпидемий, которые уносят человеческие жизни, или если из года в год в семье умирают новорожденные дети, или на протяжении многих лет кого-то преследуют несчастья, тогда девочку при рождении или до семилетнего возраста по просьбе родителей на определенный срок или пожизненно шаман посвящает в невесты главному ненецкому божеству Нум, обиталище которого находится на седьмом небе (сфере). С этого времени она Нумд сярвы – Небесная невеста.
Никто из земных мужчин в этот период не имеет права не только прикоснуться к ней, но и прямо в глаза посмотреть. Она живая посредница между богом и людьми, а в остальном ее жизнь ничем не отличается от жизни соплеменников.
Спустя годы, когда подходил к концу срок посвящения или раньше (по каким-то другим причинам, которые называли родители), самый могущественный шаман мог совершить церемонию освобождения девушки от почетной миссии. Вместо нее посвящал другую маленькую девочку, кровную родственницу по отцовской линии. Бывали случаи, что следующая Небесная невеста появлялась только через несколько поколений. Для Небесной невесты по велению высоких богов шаман называл, из какого рода должны приехать сваты, чтоб в земной жизни она продолжила род человеческий.
В моей жизни встретилось несколько Небесных невест. Они были разными. Кроме Сэр хада я была любимицей еще двух бабушек. Каждая из них оставила след в моей душе.
Мата небя была единственным ребенком в семье. Она говорила, что родители, устав ждать дите в положенный срок, совершили ритуал, на священном месте вымолили ее у небесных и земных богов. Два раза по семь лет она была Небесной невестой. А затем с соблюдением всех обычаев, больших жертвоприношений, камланий на протяжении семи ночей с позволения больших и малых богов шаман совершил церемонию освобождения. Ее выдали замуж. Она на дальних и близких тундрах слыла непревзойденной мастерицей, иголкой владела до последних дней жизни. Бывало, усадит меня возле себя, даст кусочек меха, учит шить и при этом повторяет: «Не выбрасывай маленькие кусочки, береги, пригодятся. Появятся у тебя дети, ох как много чего понадобится. Учись с детства бережливости». Я помню трех ее прекрасных взрослых сыновей, дети которых были мне ровесниками. Внуки и правнуки бабушки Мата небя и сейчас живут в Надымской тундре.
Другая бабушка, Сэся небя, была шаманкой. В детстве она тоже была Небесной невестой.
А потом шаманы почувствовали, что в ней самой бурлят сильные шаманские силы. Поняли, что ее предназначение в большем, чем быть посвященной, ее слово и молитва сильны. Она с рождения шаманка. Совершили церемонию освобождения и вручили ей шаманский бубен. С ним она не расставалась до конца жизни. Помню камлания, когда она магическим путем добивалась выздоровления людей. А для меня она была самой обычной бабушкой. Наши чумы во время летней путины на рыболовецком песке Четвертые горки стояли рядышком. Когда я выбегала на берег встречать папу с рыбалки, часто на носу рыбацкого неводника пятерых молодых Ядне, сыновей старой шаманки, видела красный флажок, который оповещал, что и сегодня у братьев самый богатый улов. Сейчас-то уже нет рыболовецкого стана, это местечко в сорока километрах от поселка Ныда, только широкая песчаная коса помнит мои босоногие следы. Несмотря на возраст, бабушка Сэся небя была, как девушка, торопыжкой, везде успевала, ходила широкими уверенными шагами, поэтому за глаза все называли ее Танзерете – из-под ног поземка вьется.
Мы обе были страстными ягодницами. Это объединяло нас. Тщательные сборы начинались с вечера. В узелок укладываем еду, которой будем угощать духов ягодных мест и сами перекусим. С утра, пока силы свежи, комар не свирепствует, уходим далеко, а по мере сбора ягод возвращаемся. Петляем между кочками, выискиваем-высматриваем ягодки. Морошка хитрая, любит влажные места, прячется между бугорками. Я востроглазая, меня не перехитрить, беру сочные, одна к одной ягоды, хотя после полудня начинаю подумывать, почему бы морошке не расти на ровной, сухой, как стол, полянке. Наполняются наши туеса, тяжелеют. Ноги теряют утреннюю быстроту. Мои глаза все чаще мелькают над головками оранжевощекой морошки. Пресытилась. На расстоянии плетусь за бабушкой. А она присядет на кочку, оглядывается вокруг. Глаза улыбаются. Ждет. Вместо того чтобы меня пожалеть, приголубить, похвалить за усердие:
– Не обращай внимание на усталость, думай про папу и маму, они ждут, обрадуются ягодам.
Август. 1992 г. Харасавэйская тундра (Из полевого дневника)
...Дожди не помеха кочевкам, через день-два чум ставим на новое место, приближаемся к зимним вещам, да и в поселок надо съездить. Давно «хлеб убежал в магазин», мешок с сухарями ежедневно «худеет»… Так шутит хозяйка чума из харасавэйской тундры Мюсеня Сэрой. Зато каждая травка идет на чай. А мне снятся прилавки магазинов, заполненные всевозможными сладостями, южными фруктами, булочками, батонами, черным ароматным хлебом. Только приготовилась откусить большой кусок – просыпаюсь.
Путь нам преградила река. Безобидной речке осенние проливные дожди придали мощь, она разлилась, не подчиняется берегам, которые всегда держали в строгом русле, теперь бурливая, глубокая, пугает нас своим независимым характером. Нюбитя Яптик, хозяин чума, долго смотрит на наши колебания.
– Надо! Не стоять же тут до самой зимы? – как всегда, ни к кому конкретно не обращаясь, бросает он.
Спокойно обходит аргиши. По его лицу ничего невозможно понять: тревожится или считает, что пустяковая речка? Жена следует за ним неотступно. Они понимают друг друга без слов. Старик, проверяя тяжесть каждой нарты, подтягивает, приподнимает, идет к следующей. Затем все три аргиша с оленями завязывает друг за другом в один длинный караван, усаживает нас по местам, не забывая предупредить: что бы ни случилось, надо сидеть спокойно на самой середке нарты, не кричать, не бояться, не подгонять оленей. Уверенно берет в руки хорей, встает на свою нарту... И... тронулись.
Олени ведущей нарты вступают в воду. Вода по щиколотку, потом становится все глубже и глубже, теперь по самое брюхо животных. Уже и нарта, на которой я сижу, всплыла, волны покачивают ее. Мои мысли вертятся вокруг нарты, где наши пленки, весь материал, что отсняли за два летних месяца, хотя завернула на совесть в полиэтиленовые пакеты, но кто знает, как там? Хочу оглянуться назад, да боюсь, нарта перевернется.
Из воды торчат головы с ветвистыми рогами, через спины упряжных оленей перекатываются волны. Течение сносит ездовых быков, но они упрямо идут только вперед. Натянуты до предела нерпичьи постромки, узлы затянулись. Глянула на хозяйку, сидит так же, как и я на нарте, на корточках, аккуратно подобрав под себя полы ягушек. Ни одна ненка в обычной жизни не перешагнет через вещи, это великий грех. А сейчас то ли про грех некогда думать, то ли вода, заливающая нарту, очищает? Боюсь пошевелиться, пальцы вросли в веревки, которыми обвязана нарта. А спасительный берег неимоверно далеко, хотя осталось-то саженей пятьдесят, прикидываю на глазок. Их надо преодолеть. Моя нарта еще на середине реки болтается. И тысяча мыслей промелькнуло в голове: в первую очередь успеваю пожалеть себя: зачем связалась с документальным кино, если пойду ко дну, когда и как узнают родные о моих последних шагах на этой грешной земле?
Призываю на помощь богов, только не знаю, который из них заведует переправами. Раньше надо было быть к ним ближе. Наверное, суровые, бесстрастные, выстроились в шеренгу и сами не знают, кто из них меньшой, кто главный. Никто не спешит протянуть руку, видимо, следят со своих высот на наше барахтанье.
Наконец вижу: олени первой нарты вступают на глинистый топкий берег. Наш ведомый, не притормозив упряжку, на ходу соскочив с нарты, повел аргиш ровным шагом. Животные, почуяв землю, чуть поднатужились, но не меняют ритм.
Вот и моя нарта заскользила по твердой земле. Все ждут, когда слезу, но у меня занемели руки, не могу разжать пальцы. Ужасно стыдно за трусость. Теперь, когда опасность миновала, хочется всплакнуть. Минут десять, а может, и более не могу прийти в себя, тошнит. Ведь стоило одному оленю сбиться с ритма, порваться постромку, тяжу – и погибли бы все.
– Никогда не бойся, – успокаивает меня старик. – Раньше своего часа никто не умирает. Есть срок, отмеренный Яминя – богиней, сотворившей все живое на Земле, и мы вовремя придем к этому концу.
С Маркку Лехмускаллио, моим коллегой, финским кинорежиссером, снимаем документальный фильм «Потерянный рай», как бы мне ни было трудно шагать по размякшей тундре, а идти надо. Тяжело тащить на себе аппаратуру, но кино не может без звука. Мы ловим миг, который в документальной съемке никогда не повторится. Законы кино не признают ни мое настроение, ни дождь, ни мошкару, ни холод. Мы вместе делим тяготы жизни.
Удобно устроившись за бугорком, ждем аргиш. Вначале из-за пригорка появилось еле заметное шевеление, затем начали расти рога, а потом неожиданно на фоне неба нарисовались олени. Возглавил шествие Леня, сын Нюбитя и Мюсени.
Микрофон сегодня особенно чувствителен. В наушниках мелодично проскользнули полозья нарт, цоканье копыт, звон колокольчиков. Удаляющиеся звуки аргиша сливаются с голосами гусей, уток, куропаток, с живыми осенними звуками тундры.
Впервые поняла, как божественно прекрасны серебристые олени на фоне умытой утренним дождем тундры. Смотрю вслед аргишу, душа моя рвется к прелести их вольной жизни. Они свободны от предрассудков цивилизации, не гонятся за деньгами. Их бог – Олень. Его величество Олень. Их души целостны, червь зависти не грызет сердца. Они великолепны, горды. Не знают писаных законов. Следуют обычаям и традициям земли, которая их вскормила. Я завидую уходящему аргишу...
Полюбила сказка маму
Стоит одному человеку рассказать сказку – и пошла она по свету. Покатилась без ног, безголосым, глазастым Мынику под облака залетает, к земле опускается, бродит, а как дорогу находит, никто не знает.
Наверное, сказки сами знают, к кому надо прийти.
Мою маму, Марию Максимовну, сказки любили. И она их любила. Она настолько их любила, что была наполнена ими, как туесок сочной морошкой. А когда есть такой клад, разве можно держать его в себе? Не просто рассказывала: действие руками показывала, мимикой, а больше всего любила петь. С ее голоса на всю жизнь я и запомнила сказки. Пока училась ползать, делать первые шаги, вслушивалась в слова, сказка была совсем коротенькой. А когда научилась говорить, мама стала учить быстро-быстро скороговоркой проговаривать: «лынзярмев сэвней мята якэмов» – у девушки Голубички в чуме стало дымно.
Мне было мало лет, я и не думала, почему у девушки в чуме стало дымно. А сказка выросла вместе со мной. Мамина сказка – вечноживое наследство, дар, который я обязана сохранить всеми средствами, которыми владею, передать дальше. Бесценное наследство от начала времен, когда еще звери и растения были людьми.
Глава книги «Земля счастливых людей» печатается в сокращении.
